В этом месте Стервятник отвлекся свойствами волшебных холмов и долго описывал, что происходит с теми, кого угораздит под них попасть. Такие заплутавшие могли состариться в одно мгновенье и даже рассыпаться в прах, могли омолодиться и похорошеть, обернуться каким-нибудь животным, растением или вообще чем-то несуществующим в природе, но, что бы с ними ни случилось, процесс необратим. Даже освободившись из-под чар волшебного холма, они не могли вернуть себе прежний облик.
Тут Стервятника перебил Р Первый, которому зачем-то понадобилось узнать, как выглядела старая ведьма.
Стервятник сказал, что она была уродиной.
— А потом? — спросил Р Первый. — То есть теперь?
Стервятник ответил, что понятия не имеет.
— Говорят, на вид ей года четыре, не больше.
— Кто говорит? — взвился Р Первый.
— Гномы, — ответил Стервятник таким ледяным тоном, что сразу стало ясно: больше он ни на какие вопросы отвечать не намерен.
Р Первый тоже это понял и замолчал. Зато старичок сторож отчего-то оживился и, хихикнув, спросил, есть ли среди присутствующих хоть один гном.
Никто не отозвался.
На этом сказка закончилась. То ли Стервятник обиделся, что его прервали, то ли ему больше нечего было добавить к сказанному.
Следующим рассказчиком оказался Черный. Я удивился, потому что при мне он еще ни разу не принимал участия в Ночах Сказок. Еще больше я удивился его сказке. Во-первых, это была вовсе не сказка, а во-вторых, похоже, что и не выдумка. Черный рассказал о Наружности. О своем походе туда. Рассказал, как в сопровождении Крысы и с ее помощью, вернее сказать, с помощью Черного, потому что основным действующим лицом в этом походе выступала Крыса, они угнали старенький автобус из гаража какой-то школы неподалеку. Теперь этот автобус находится на прилегающем к Дому пустыре, посреди мусорной свалки, стоит там, замаскированный, и ждет. Чего именно он ждет, Черный не уточнил, но, в общем-то, это и так было понятно.
Пока я осмысливал эту информацию, Р Первый подошел к стремянке и спросил Черного, знает ли он, что для того, чтобы куда-то на чем-то уехать в Наружности, нужно как минимум иметь водительские права. А автобус, набитый молокососами без единого удостоверения личности, будет очень скоро остановлен.
Черный сказал, что ему все это известно.
А известно ли Черному, спросил Р Первый, что угнанное транспортное средство, несомненно, находится в розыске, и, даже если его перекрасить, кто-нибудь может это транспортное средство опознать.
Черный сказал, что ему и это известно.
— Так какого черта ты все это затеял! — заорал Р Первый. — Хочешь начать знакомство с Наружностью с колонии?
Спица, обняв Русалку, начала тихо всхлипывать. В темноте не было видно обступивших Ральфа, но, судя по возгласам, его уговаривали сесть. Черный сказал, что он просто рассказывает сказку.
Р Первый крикнул, что нечего утюжить ему мозги.
Табаки попросил Ральфа сесть и вести себя, как полагается.
Я так и не понял, сел Ральф или остался торчать у стремянки.
— Ну вот… — Черный выдержал паузу, как будто боялся, что его опять перебьют — …в сказках иногда встречаются добрые феи, и все такое. У меня не бог весть какая интересная сказка, но фея тоже имеется. И не одна. Кажется, их две, и еще два, как бы поточнее выразиться… фея, что ли? В общем, у них имеются водительские права, и они предложили мне свою помощь…
Все зааплодировали, а я стал думать, кто такие эти четверо фей, откуда они взялись и зачем им помогать Черному, и чем дольше я обо всем этом думал, тем меньше мне это нравилось. Им неоткуда было взяться, кроме как из Наружности, а я точно знал, что в Наружности бескорыстные феи давно перевелись.
Захотелось срочно обсудить этот вопрос с Черным, но для этого надо было дождаться перерыва. Пока что Табаки влез на стремянку для объявления.
— Не все наши правила известны гостям, — заорал он. — Поэтому я, на всякий случай, их перечислю. Любой из присутствующих имеет право задать рассказчику один вопрос. Только один! Желательно, в конце, не прерывая рассказа. Реплики допустимы, но не приветствуются. Выкрики с мест запрещены! Перемещения тоже! Для них предусмотрены перерывы. Любой, нарушивший эти правила в дальнейшем, будет выставлен за дверь, невзирая на законы гостеприимства! Всем все понятно?
Произнося эту речь, Табаки вопил все громче и все сильнее раскачивал стремянку, так что под конец чуть не слетел с нее. Шуму от него было куда больше, чем от Ральфа, но никто не счел это нарушением правил.
Я не переставая думал об автобусе, о том, чем на самом деле обернулись шуточки о нем, и о том, как разъярился Р Первый — теперь он, чего доброго, решит, что я знал правду, но специально писал в дневнике всякую чепуху, чтобы запутать его. Я так погрузился в эти мысли, что пропустил начало сказки Лорда.
Она вообще-то тоже не была похожа на сказку. Лорд рассказывал о том, как жил в каком-то маленьком городке, чем там занимался и как зарабатывал себе на жизнь. Ясно было, что все в этой истории выдумано, но вместе с тем ощущение, что говорит он о чем-то, что происходило на самом деле, не оставляло. Только конец этой сказки оказался сказочным, и то как-то сразу и чересчур, как будто Лорду надоело напрягаться, придумывая, что там будет дальше, и выпутывать своего героя из неприятностей. Там даже Слепой объявился в конце, на мой взгляд, совершенно не к месту.
Дальше рассказывал Валет. Больше играл, чем рассказывал, и его сказка была совершенно в духе сказки Лорда. Тоже какой-то город и поиски заработка, только у него все выходило веселее, может, оттого, что он попутно переиграл весь свой репертуар. Вплел его в повествование.
После сказки Валета Табаки, наконец, объявил перерыв. Я думал, что на время перерыва зажгут настенные лампы, но ошибся. Мы остались сидеть в потемках, и я не рискнул слезть с кровати. Черный куда-то пересел, с моего места его больше не было видно. Табаки включил магнитофон. Вокруг гудели и шептались, обсуждая услышанное. Снизу нам передали тарелку с бутербродами, я взял себе один и передал тарелку Лэри.
— Отпад, полный отпад! — бормотал Лэри. — Нет, ну вы слыхали их, а? Это ж надо, вот так, напрямую…
Я сказал, что не знаю, как насчет напрямую, а мне лично истории прошлых Ночей Сказок нравились больше. Они были более сказочные.
— Вот именно, — пробубнил Лэри, вгрызаясь в бутерброд. — И я о том же толкую.
— Тогда почему сегодня отпад? — спросил я.
— Вот именно поэтому. По этой самой причине.
Я решил, что напрасно трачу с ним время, и спросил у Русалки со Спицей, что они обо всем этом думают.
— Я — ничего, — пискнула Спица. И повторила несколько раз, на случай, если я не понял: — Ничего, ничего, ничего…
— А мне понравилась сказка Лорда, — сказала Русалка мечтательно. — Очень красивая.
Я не видел выражения ее лица, но отчетливо представил.
— О Чернолесе…
— О чем? — переспросил я.
— Чернолес. Тот город так назывался. Ты забыл?
Может, Лорд об этом и упомянул. В самом начале, когда я слушал невнимательно. В любом случае, кроме названия, в том месте ничего красивого не было.
— Лос-Анджелес звучит еще круче! — вмешался Лэри.
— А как вам понравилась сказка Черного?
Я специально назвал сказкой то, что вовсе не было сказкой. Мне хотелось, чтобы кто-то из них сам об этом сказал. Но Русалка только вздохнула, Спица пробормотала, что это было мило, а Лэри зачавкал еще энергичнее.
— Мило? Ты считаешь, это было мило?
Спица прильнула к Лэри, и вместо ответа они начали целоваться, хотя Лэри вряд ли успел дожевать свой бутерброд.
— Не переживай, — шепнула мне Русалка. — На самом деле все не так страшно.
Я попробовал объяснить ей, что мне не нравится в этой истории с автобусом. Русалка кивала и слушала очень внимательно, но мне показалось, только для того, чтобы меня успокоить.
Табаки объявил, что перерыв окончен, и я тут же думать забыл об автобусе, потому что следующим рассказчиком оказалась женщина из кемпинга.
Она, должно быть, стеснялась. Говорила очень тихо и не стала влезать на стремянку. Сказкой ее рассказ не назвал бы даже человек, не слыхавший в детстве ни одной сказки.
Она рассказала о себе — пятьдесят семь лет, незамужняя, бездетная, без вредных привычек. О своей профессии — ветеринар, специализирующийся по крупному рогатому скот у. И о своих многочисленных болезнях, названий которых я не запомнил. Выглядела она крепкой, и я немного удивился, что у нее оказалось столько разных хворей. Потом она рассказала, как стала членом какой-то секты, группировавшейся вокруг Ангела, как ей там было хорошо, как она поняла, что нашла наконец свое место в жизни, и как Ангел, имевший вид нежного отрока, исцелил ее от всех болячек — «единым прикосновением своей ангельской длани».
